Воронцов
Михаил
Граф Михаил Семенович Воронцов
В
Свое детство и отрочество граф Михаил Семенович Воронцов провёл по месту дипломатической службы отца – в Англии, где получил блестящее европейское образование. Будучи камергером, он имел право перевестись на военную службу в чине генерал-майора, однако отказался от генеральского чина и просил Александра I в 1803 году зачислить его поручиком в действующую на Кавказе армию князя П.Д.Цицианова.
В 1812 году М.С.Воронцов сражался под Смоленском под командованием П.И.Багратиона, затем при Бородино на главном направлении атаки французских войск он сам командовал сводной гренадерской дивизией на Багратионовых флешах. Вечером (по окончании битвы) под его командованием из четырех тысяч человек осталось только тристо. Сам М.С.Воронцов был ранен штыком в рукопашном бою, и тем же вечером отбыл в тыл для лечения.
В Москве, увидя рядом со своим домом раненых солдат, он отдал им свои подводы для эвакуации в его имении Андреевское, где организовал госпиталь для лечения старших офицеров а также более 300 нижних чинов. Каждый день он лично обходил раненых и справлялся об их здоровье и нуждах. Ежедневные расходы на содержание госпиталя, которые М.С.Воронцов взял на себя, составляли 800 рублей, то есть равнялись годовому окладу коллежского секратеря. После излечения каждый солдат, перед отправкой в армию, или (по увечью) домой получал от графа новое обмундирование и 10 рублей на дорогу .
По возвращении в строй в 1813 году, М.С.Ворнцов получил под свое командование в Южной армии отдельный летучий отряд. Однако вскоре, в том же году, он был переведен в Северную армию, где принял участие в битвах под Денневицем и Лейпцигом. В кампанию 1814 года – при городе Краоне он блистательно выдержал сражение против самого Наполеона, за что 23 февраля того же года был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени.
При штурме Парижа он, командуя особым отрядом, с боями занял предместье Ла-Вилетт. Следует напомнить, что в то время в русской армии существовали телесные наказания. В конце XIX века Н.С.Маевский по этому поводу писал: «Наша победоносная армия, возвращаясь из-под Парижа, принесла оттуда много нового, в том числе и идей. Передовые люди, во главе которых можно назвать князя М.С.Воронцова, тогда еще графа, желали уже тогда отмены телесных наказаний и развития солдата посредством школы и возбуждения в нем честолюбия. Как всегда бывает при первом проявлении либеральных идей, староверы, составляющие сплошную массу, большинство всех против нескольких единиц, усиливают свои меры и приёмы и, думая восстановить их значение и достоинство в общественном мнении, лишь губят их окончательно. Так было и в настоящем случае: почти вся масса начальствующих лиц в армии напрягала все усилия, чтобы доказать, что всеми своими успехами, самою своей непобедимостью, русская армия обязана лишь телесным наказаниям, злоупотребление которыми превосходило всякое вероятие. Солдаты того времени, вспоминая о своей службе и сравнивая ее с настоящею, говорили: «Служили мы тогда, когда из десятерых девять убивали, а десятого на племя оставляли». <…> Как граф Воронцов был главою либералов, так главою этих живодеров был слишком известный, грустной памяти генерал Рот . <…> Граф Воронцов не довольствовался одними приказаниями; он разъяснял их командирам лично не только при свидании, но и письменно. Вот образчик такого письма:
«Ландштуль , 16 (28) июня 1815 г. Любезный Сергей Иванович ! Давно не писал к вам, ибо надеялся вас видеть здесь, где по прежнему плану нам должно было стоять несколько дней, но теперь перемена и мы идём, не дожидаясь вас до Нассау . – Посылаю к вам по экземпляру моих правил, выданных в дивизии. В рассуждении первого из них я уверен, что вы одного со мною мнения, и что знаете, как можно вести русского солдата амбициею. Но многие из ваших господ не верят и других хотят уверить, что это затеи новые и вредные и что без палок ничего не будет хорошего. На меня уже многие из старых мудрецов ваших нападают, а я думаю, что и ваш дивизионный, может быть, в том же числе, почему я бы не хотел, чтобы этот лист дошел до него и посылаю оный вам для любопытства и для вашего мнения. – Теперь у меня есть к вам просьбы: нас все пугают смотром государя; у нас плохо знают мелкие штуки парадные, как то: как держать шпаги, где стоять унтер-офицерам во взводах и подвзводах, где стоять барабанщикам и прочее. Не можете ли вы мне прислать на 3 или 4 дня офицера, который всё твёрдо узнал в Варшаве и моим полкам это показал. Вы бы меня весьма этим одолжили; чем скорее пришлёте его, тем лучше. Прощайте, любезный Сергей Иванович, верьте истинной моей к вам привязанности» .
Когда в 1815-1818 годах М.С.Воронцов стал командиром русского оккупационного корпуса во Франции, то он первым делом отменил телесные наказания, открыл ланкастерские школы обучения для солдат и младших офицеров. Перед выводом корпуса в Россию он приказал собрать все долговые расписки, выданные русскими военными местному населению. Сумма оказалась весьма значительной – около полутора миллионов рублей. Он оплатил ее из собственных средств, продав имение Круглое, полученное им ранее в наследство от родной тетки Екатерины Романовны Дашковой.
12 октября 1818 года в Мобеже был проведен войсковой смотр, на котором присутствовал император Александр I, а после был дан прощальный обед. 3 декабря 1818 года Н.М.Лонгинов писал в Лондон С.Р.Воронцову: «..смотр положил конец всем наветам более, чем когда-либо поднял доброе мнение о графе и это, конечно послужило к вящему смущению его клеветников <…> От моего брата , состоящего при генерале Удоме , я узнал, что почти все представления графа Михаила, остававшиеся у князя Волконского, уважены. В Мобеже я был свидетелем графа всего, что государь сделал для его подчиненных; поэтому могу себе представить, как он будет доволен настоящими наградами: это он считает как бы наивысшею наградою для самого себя» .
Действительно, по представлению графа М.С.Ворнцова все его офицеры получили испрашиваемые им знаки отличия, тогда как сам он вместо пожалования в генералы от инфантерии был награжден орденом Святого Владимира 1-й степени (13.10.1818).
К этому времени М.С.Воронцов обладал значительным количеством наград . В сложившихся в Мобеже обстоятельствах награждение очередным орденом оказалось не столько выражением благоволения, сколько проявлением недовольства со стороны Александра I стилем его командования оккупационным корпусом.
Это подтверждается письмами М.С.Воронцова, считавшего себя незаслуженно обойдённым по службе к графу Арсению Андреевичу Закревскому (1786-1865), в которых он писал: «Совесть меня ни в чем не упрекает, корпус поддерживал в течение трех лет и даже возвысил честь имени русского, притом корпус остался совершенно русским, не потерял ни в чем, ни привычек, ни обычаев своей родины; люди всем довольны, одеты, смертности так мало, что и примера тому никогда не было, беглых почти нет, суммы так сбережены, что при всем скудном положении от Канкрина и при богатом и полном удовольствовании всех чинов на будущий год, я представил слишком два с половиной миллиона экономии» .
Параллельно, по своим каналам, М.С.Воронцов попытался выяснить обстановку при дворе и о результатах сообщил графу А.А.Закревскому 2 декабря 1818 года, что М.П.Волконский просил государя произвести его в полные генералы, но получил отказ, на основании этого М.С.Воронцов сделал вывод: «Немилость идет, видно, свыше» .
Сочувствуя другу, граф А.А.Закревский ответил следующее: «Я желал совсем не того, что вы, по всей справедливости, заслуживаете. Но делать нечего; сим доказано, что не совсем вас любят, как по заслугам вашим следует. Плетью обуха не перешибешь» .
Но были и другие военначальники, которые считали, что по отношению к М.С.Воронцову император прав. К их числу относился Павел Дмитриевич Киселев, 22 февраля 1819 года назначенный начальником штаба 2-ой армии. Он, напротив, считал во всем виноватым самого М.С.Воронцова и писал А.А.Закревскому: «…Воронцов неправ во многом и, особенно, в том, что полагал геройством не скрывать пренебрежения ко всему, что свыше приходило, и порочить явно все постановления, которые по званию своему обязан был представить не на посмешище, но на уважение подчиненных своих, либо не служить! Я полагаю, что ты со мною согласен» .
Во всем этом М.С.Воронцов видел для себя только одну выгоду: «За одну личную милость я, - писал он 19 октября 1818 году А.А.Закревскому, - очень благодарен, а именно, что мне разрешено оставить корпус в Германии, когда почту приличным и ехать в отпуск, насколько захочу к батюшке. Потеряв кураж и ревность к службе, буду, по крайней мере, наслаждаться покоем между родными, далеко от зависти, от злобы и от забот» .
Ранее мы упомянули, что у М.С.Воронцов, была сестра Екатерина Семеновна (1783-1856), проживающая в Англии, в Уилтон-хаусе. Она заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько подробнее.
Напомним, что Катеньке (как ее звали домашние) было всего 10 месяцев, когда от чахотки умерла ее мать. Без материнской заботы девочка росла болезненной и слабой, это сильно беспокоило ее отца. Опасаясь русских морозов, он не стремился везти ее в Россию и дал ей в Англии хорошее образование. Она знала иностранные языки, классическую литературу, музыку, обладая прекрасным голосом, музицировала, составляя дуэт с Томасом Муром (Thomas Moore; 1779-1852) - поэтом-романтиком, издавшим в 1807 году сборник стихов под названием «Ирландские мелодии».
С.Р.Воронцов хлопотал о пожаловании ей фрейлинского шифра, который, благодаря содействию императрицы Марии Федоровны, был получен в 1797 году. При этом, испрашивая фрейлинское звание для дочери, Семен Романович писал императору Павлу I, что если бы эта милость была пожалована в период правления императрицы Екатерины II, он бы отказался, так как ему неприятно было бы сознавать, что его дочь стоит в одном ряду с племянницами Потемкина, чья репутация весьма сомнительна.
После воцарения на престоле императора Александра I С.Р.Воронцов вернулся в Россию и вместе с дочерью провел лето 1802 года в Павловске при дворе вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
По возвращении в Англию он начал активные поиски достойного жениха для своей дочери. Неожиданно для него Екатерина Семеновна приняла предложение сорокавосьмилетнего вдовца лорда Джорджа Августа Герберта 11-ого графа Пембрук и 8-ого графа Монтгомери (1759-1827; George Herbert, 11-th Earl of Pembroke),– дипломата, ранее отказавшегося от посольства в Россию, и от наместничества в Ирландии.
В первом браке (с 8 апреля 1787 года) лорд Пембрук был женат на своей двоюродной сестре Элизабет Боклер, скончавшийся в 1793 году. Столь близкое родство супругов не способствовало рождению здоровых наследников - из четырех детей в живых остались только двое: леди Диана Герберт (1790-1841) и Роберт Генри Герберт (1791-1862) – 12-ый граф Пембрук и 9-ый граф Монтгомери .
Смерть жены заставила Джорджа Герберта сосредоточить свои усилия на военной карьере, в чем он весьма преуспел: в 1802 году он был удостоен звания генерал-лейтенанта, в 1807 году стал полномочным представителем английской миссии в Австрии. Его вдовство, продолжавшееся одиннадцать лет, завершилось 25 января 1808 года свадьбой с фрейлиной графиней Екатериной Семеновной Воронцовой. Разрешение на их брак было получено от вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
Благодаря этому союзу двадцатичетырехлетняя графиня Воронцова, как леди Пембруг, заняла видное положение в высшем Лондонском свете. После бракосочетания ее семейная жизнь протекала тихо и счастливо. Она родила мужу сына и пятерых дочерей, которые впоследствии породнились с лучшими аристократическими семьями Англии.
Радуясь счастливой семейной жизни дочери, С.Р.Воронцов давно подумывал и о женитьбе сына. Он искал ему невесту в России и советовался со своими корреспондентами относительно возможных партий. В 1813 году Н.М.Лонгинов писал ему в Лондон: «Ваше сиятельство оказали мне однажды честь заговорить о женитьбе графа Михаила; я желаю этого более, чем кто-либо. Все его друзья разделяют наши пожелания, и никто лучше его не может быть отличным отцом семейства, дать счастие своей жене, произвести для родины лучших детей и потомков одной из прославнейших фамилий. Это побуждает меня говорить с вашим сиятельством напрямик. Здесь есть две невесты, которых я не знаю лично, но про них все отзываются очень хорошо. К красоте они присоединяют примерные нравы и образ действий; это – княжна Трубецкая из Москвы, дочь камергера и графиня Салтыкова, внучка фельдмаршала Николая Ивановича, дочь его слепого сына <…> Есть много и других достойных, но мое мнение, что эти две заслуживают предпочтения. Меня нельзя заподозрить в пристрастии, так как я не имею чести знать их лично. Если быть пристрастнее, то я желал бы его женить на графине Орловой, которую знаю достаточно. Она не обладает красотой, но приятна и к большому уму присоединяет отменный образ действий. Желаю этого брака единственно по причине, что никто лучше графа Михаила не сумеет использовать это громадное богатство» .
Итак, первой претенденткой в качестве возможной невесты для графа М.С.Воронцова Н.М.Лонгинов назвал княжну Елизавету Петровну Трубецкую (1796-1870-е гг.) – сестру Сергея Петровича Трубецкого (1790-1853) будущего несостоявшегося диктатора декабристов. В 1817 году она выйдет замуж за внучатого племянника светлейшего князя Г.А.Потемкина, последнего представителя этого рода – Сергея Павловича Потемкина (1787-1857). Супруги будут поддерживать дружеские отношения с А.С.Пушкиным и на свадьбе поэта Е.П.Потёмкина будет посаженной матерью со стороны жениха.
Второй претенденткой в качестве возможной невесты Н.М.Лонгинов назвал княжну Марию Дмитриевну Салтыкову (1795-1823) - внучку фельдмаршала светлейшего князя Николая Ивановича Салтыкова (1736-1816), который был воспитателем великих князей Александра и Константина. Отец предполагаемой невесты, хотя и был слеп от рождения, но это не помешало ему получить должность действительного камергера и быть женатым на Анне Николаевне Леонтьевой. В начале 1815 года Мария Дмитриевна заключит брачный союз с князем Николаем Дмитриевичем Долгоруким (1794-1847).
Но предпочтительнее всего, по мнению Н.М.Лонгинова, была бы женитьба на графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской (1785-1848) – единственной дочери графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского (1737 - 24 декабря 1807), который предчувствуя близкую кончину, спешил выдать ее замуж. В 1807 году Ф.В.Растопчин писал, что у А.Г.Орлова-Чесменского полон дом претендентов на дочь. Однако, Анна Алексеевна, хотя и была девушкой с богатым воображением, но ей не давали покоя два комплекса: болезненное осознание своей непривлекательности и мысль о корыстолюбии женихов. Вследствие этого она так и не вышла замуж, а свою нерастраченную душевную силу и огромное состояние направила на благотворительность и восстановление православных монастырей.
Таким образом, Н.М.Лонгинов предлагал С.Р.Воронцову весьма достойные партии. Причем делал это впоследствии неоднократно, поскольку М.С.Воронцов считался одним из лучших женихов России. Следует отметить, что и сам М.С.Воронцов подумывал о женитьбе. В переписке с А.П.Ермоловым он не раз упоминал понравившуюся ему в Польше женщину, не называя ее имени, он определял ее по характерологической черте – «Чёрные Глаза». Однако, ситуацию кардинально осложняло её замужество.
Образцом семейного счастья для М.С.Воронцова, по всей видимости, была семья его двоюродного брата Дмитрия Петровича Бутурлина (1763-1829), матерью которого была тетка М.С.Воронцова – Мария Романовна Воронцова, а его крестной матерью также была императрица Екатерина II, даровашая ему у купели чин сержанта гвардии. Поскольку родная мать Д.П.Бутурлина умерла, когда ему было всего два года, то воспитывался он в доме своего дяди–холостяка Александра Романовича Воронцова (будущего канцлера).
В 1785 году Д.П.Бутурлин несколько недель был адъютантом князя Г.А.Потемкина, а затем перевёлся в коллегию иностранных дел. Он был образован, зачитывался произведениями Вольтера и Руссо, несколько лет заведовал Эрмитажем.
В 1793 году он женился на своей троюродной сестре Анне Артемьевне Воронцовой (1777-1854), при этом его семейная жизнь сложилась удачно : в браке было рождено 9 детей. Поэтому обращение М.С.Воронцова к нему за советом относительно собственной женитьбы вполне объяснимо, как и та откровенность, с которой он вел переписку.
30 марта 1815 года М.С.Воронцов писал Дм.П.Бутурлину: «… я не помышляю ни о браке по расчёту, ни о браке, устроенном другими. Нужно, чтобы это случилось само по себе и, чтобы я полюбил и оценил человека, желающего добра мне. За одно или два пребывания в России в мирное время я смог бы найти то, что мне нужно, без спешки. Сердце мое совершенно свободно, и я желал бы только, чтобы это могло устроиться с первого раза, поскольку время не молодит: не будучи старым, я начинаю седеть. Это произошло и из-за жизни, которую я вел, но, тем не менее, это может не понравиться барышням, и они не захотят, может быть,иметь со мною дела» .
Действительно, высокий военный пост и служебные обязанности постоянно отвлекали М.С.Воронцова от устройства личной жизни, после решения о выводе оккупационного заграничного русского корпуса из Франции такая возможность ему представилась, и он посватался.
Относительно обстоятельств этого сватовства, М.С.Воронцов в своем дневнике написал кратко: «Сопроводив корпус до границы России, я вернулся в Париж в январе месяце 1819 года. Там я познакомился с графиней Лизой Браницкой и попросил ее руки у ее матери. Получив согласие в феврале, я отправился в Лондон к отцу, чтобы получить его благословение на брак…», которое было получено и тут становится странным то, что отец его остался доволен выбором сына и писал ему: «Так как я знаю вас основательно и так как я начал верить, что характер вашей избранницы таков, что она достойна вас, то я покину этот мир с уверенностью, что я оставляю моих дорогих детей Михаила и Катеньку полностью счастливыми. Счастье семьи зависит от характера супругов. Молодость и красота переходящи, а характеры неизменны» . Позицию С.Р. Воронцова трудно понять и объяснить, поскольку невеста сына - Елизавета Ксаверьнвна Браницкая - была дочерью племянницы Г.А.Потемкина, о нравственности которой С.Р.Воронцов ранее так сокрушался.
Тем не менее сватовство прошло без осложнений. Учитывая тот факт, что Елизавета Ксаверьевна была фрейлиной, то необходимо было получить согласие на ее брак от российских императриц, и С.Р.Воронцов обратился к ним с соответствующим прошением. Вдовствующая императрица Мария Федоровна ответила первой: «Вы спрашиваете у меня благословение и мое одобрение этого союза. И я даю его от всего сердца и с искренним удовлетворением. Молодая графиня соединяет все качества выдающегося характера, к которой присоединяются все прелести красоты и ума; она создана, чтобы сделать счастливым уважаемого человека, который соединяет с нею свою судьбу» .
Вскоре ответила императрица Елизавета Алексеевна: «Я с большим удовлетворением узнала о выборе графа Михаила. Это потому, что я знаю вашу невестку, радуюсь союзу, так хорошо подобранному, и который обещает счастье нескончаемое для обоих супругов. Получите, граф, мое чувствительное благословение. Удовлетворение, которое дает вам эта женитьба является для меня очень важным обстоятельством» .
Венчание новобрачных свершилось 20 апреля 1819 года в Париже в православной церкви. Свидетелем на свадьбе был английский фельдмаршал, победитель Наполеона при Ватерлоо (1815) Артур Уэлсли, 1-ый герцог Веллингтон (Arthur Wellesley, 1-st Duke of Wellington; 1769-1852). Все были уверены, что как для жениха, так и для невесты, это была удачная партия, и их брак должен быть счастливым, поскольку в материальном плане их состояния были равноценными и, по слухам, приданное невесты удвоило значительное состояние жениха.
Граф С.Р.Воронцов был более, чем удовлетворен выбором сына и писал 1 августа 1819 года генералу от инфантерии графу (с 1799 г.) Федору Васильевичу Растопчину (1763-1826): «Только что совершившийся брак моего милого Михаила довершил мое счастье, благодаря нраву его жены, столь открытому и сходному с характером Катеньки и лорда Пемброка, которые очень их полюбили. Это согласие между четырьмя детьми доставляет мне высокое наслаждение». 15 сентября того же года он вновь писал Ф.В.Ратопчину: «Отъезд Михаила и его жены, как вы легко можете себе представить, нас очень огорчает. Лиза овладела нашими сердцами; я расстаюсь с нею, как с дочерью, а Катенька и муж ее, как с сестрою; она много выигрывает при большем сближении с нею. Михаил – прямое сокровище в смысле всего благоразумного, доброго, высокого и благородного…»
Одновременно с женитьбой М.С.Воронцов принял решение подать в отставку и нашел в этом поддержку со стороны отца: «Вы, - писал С.Р.Воронцов сыну,- служили с усердием, с величайшей активностью в течение 19 лет, со счастием и одобрением; вы имеете право пожить для себя, для своей семьи, для устройства ваших дел, которые у вас не было времени устроить для приготовления подходящего жилища и для пользования, наконец, независимостью, которая является хорошим руководством для человека ваших понятий о чести и вашей возвышенной души» .
Однако обстоятельства складывались иначе. 12 ноября 1819 года Н.М.Лонгинов писал С.Р.Воронцову в Лондон: «На этой неделе графу Михаилу станет известно решение, положенное на его прошение о полном увольнении со службы. Государь отказал ему в этом, и насколько я мог разузнать на счет ответа Его Величества, это - ответ самый любезный, с предложением бессрочного отпуска, или же, без всякого отпуска, свобода жить, где ему хочется или путешествовать, и вообще делать, что ему угодно, так как государь не может примириться с мыслью не видеть в списке своих генералов такого достойного человека. Не знаю, на что решится граф Михаил; но, по-моему, ему следует настаивать на просьбе об отставке, на которую он решился не случайно, а по зрелом обсуждении» .
Действительно, как и предположил Н.М.Лонгинов, император Александр I, осознал, что отставка столь авторитетного в армии военачальника могла вызвать волну негодования среди подчиненных, поэтому, по его мнению, графа М.С.Воронцова следовало бы удержать на государственной службе. В связи с этим монарх пригласил графа в Санкт-Петербург, куда супруги Воронцовы прибыли в начале января 1820 года. Там их ожидал весьма неожиданный радушный прием: уже на третий день по прибытии они были удостоены высочайшего посещения их дома самим императором. В газетах был напечатан рескрипт о заслугах М.С.Воронцова, что означало явную благосклонность к нему Александра I.
Сам М.С.Воронцов 9 января 1820 писал А.А.Закревскому: «Государь меня принял милостиво и, ежели ему неприятно, чтобы я пошел в отставку, то я не пойду, но служить так же я не расположен и не гожусь, и потому воспользуюсь, я думаю, позволением быть и жить, где по здоровью и домашним обстоятельствам мне лучше». 20 января М.С.Воронцов сообщил А.А.Закревскому, что император предоставил ему отпуск длительностью в полтора года, а он со своей стороны выразил пожелание, чтобы следующее его место службы находилось в южных провинциях России.
Итак, в Петербурге М.С.Воронцов оказался в центре внимания высшего светского общества. Н.М.Лонгинов писал С.Р.Воронцову в Лондон: «Посещение государем супруги вашего сына на третий день по его возвращении возбудило здесь зависть между многими военными, жены которых не удостаивались подобной чести».
Но не только зависть омрачала семейную жизнь четы Воронцовых. 31 января 1820 года Елизавета Ксаверьевна родила дочь Екатерину, которая через несколько дней скончалась. М.С.Воронцов хоронил младенца один, еще неоправившейся от родов Елизавете Ксаверьевне не сразу сообщили о постигшем их семью горе.
В связи с этим, хотя 19 февраля М.С.Воронцов был назначен командующим 3-го пехотного полка, но по сложившимся семейным обстоятельствам он в должность не вступил.
Об этом 15 апреля 1820 года он писал С.И.Маевскому: «Любезный Сергей Иванович! Крайнее было для меня удовольствие узнать, что вы оба с Дунаевым произведены в генералы; радуюсь также, что Бог вас избавил от Рота . Я не так счастлив, и буду в одном корпусе с ним; но так как я приму корпус не прежде как через 15 месяцев или полтора года, то беда эта, по крайней мере, еще отдаленная». Комментируя этот фрагмент Н.С.Маевский (сын адресата письма) отметил: «Принимая в соображение, что граф Воронцов, скорее английский лорд, чем большой барин, был совершеннейший джентльмен и самый изящный царедворец, который и на словах употреблял лишь самые мягкие безобидные выражения, можно себе представить, чем была в действительности эта, грустной памяти армейская знаменитость, о которой даже осторожный Воронцов писал таким образом» . Так Н.С.Маевский противопоставил в письме двух антиподов – генерала Л.О.Рота и графа М.С.Воронцова.
Постепенно официальные приемы и петербургская светская жизнь (с января до конца июня 1820 года) захватила супругов Воронцовых. 16 апреля 1820 года на обеде у них был В.А.Жуковский, который в свое время воспел графа в своей балладе «Певец во стане русских воинов». К тому же М.С.Воронцов был страстным библиофилом, он с юности собирал книги, и во время пребывания во Франции пополнил свою библиотеку редкими изданиями сочинений Вольтера, Руссо, Монтескье и других классиков французской литературы. Помимо этого он унаследовал большую часть коллекций своих родственников, в том числе родной тётки – Екатерины Романовны Дашковой.
В.А.Жуковский, в разговоре с графом мог коснуться поэтических новинок. Речь могла зайти и о Пушкине, который в это время завершал работу над поэмой «Руслан и Людмила» , напомним, что в начале мая поэт был выслан из Петербурга на юг России.
Между тем, Воронцовы, как и планировалось ранее, в конце июня 1820 года покинули Петербург и направились в Лондон навестить С.Р. Воронцова. Они решили в полной мере воспользоваться предоставленным графу отпуском и не спешить с возвращением в Россию. Седует отметить, что сделали они это, как нельзя более кстати, так как 27 октября 1820 года Н.М.Лонгинов отправил С.Р. Воронцову в Лондон достаточно откровенное письмо, поскольку отправлял его по оказии и предварил его следующим замечанием: «Пользуясь отъездом сына доктора Симпсона, который берется передать вам этот пакет в сохранности, я повторяю в настоящем письме, что писал в том, которое осталось непосланным <…> Государь не любит графа Михаила и, как я полагаю, никогда не полюбит. Человек, выдающийся из общего уровня с твердыми началами, неуязвимый никакими оскорблениями, любимец солдат и в уважении у общества. Можно, право, подумать, что государь начинает завидовать своему подданному, как только видит его достоинства. Если я вам говорил о первом отличном приеме графа, то в нем нельзя было ему отказать никоим образом; что же касается до второго приема, то я отлично видел, что он (Александр I - Н.М.) милостив только для приличий; однако были дни, когда и этот прием возбудил во многих тревогу. Но дело не пошло далее, так как граф Михаил уехал по собственному желанию. То же самое повторится, хотя бы он десять раз приезжал сюда; но я должен признаться, что я, как вы, не без тревог на счёт времени, когда он вступит в командование корпусом».
Итак, супруги Воронцовы покинули Россию и на время обосновались в Англии. После потери первого ребенка 17 мая 1821 года у них родилась дочь Александрина (она скончалась 22 сентября 1830 года), а в июне 1822 года - сын Александр, который прожил всего год.
Однако вскоре, несмотря на обещанный бессрочный отпуск, император Александр стал настаивать на возвращении М.С.Воронцова в Петербург.
Постараемся восстановить ход событий по возвращения графа М.С.Ворнцова в столицу империи, основываясь на письмах Константина Яковлевича Булгакова (1782-1835) к брату А.Я.Булгакову. 1 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал. «Вчера вечером приехал Воронцов и был тотчас у меня, а я сейчас от него. Он совершенно здоров; я нахожу, что он помолодел, а также все мил и добр, как был. Он сам не знает, сколько времени пробудет здесь, а приехал только явиться и получить приказание, что ему делать. Он один здесь. Теперь поехал к Милорадовичу , а там будет ко мне. Он ожидает от Волконского из Царского Села ответ, когда ему явиться».
4 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «В субботу у меня милый Воронцов просидел часа три с лишним, рассказывал о своем заграничном житье, о путешествии и семейном благополучии. Вчера я у него обедал с Фонтонами ».
5 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «С Воронцовым часто вижусь. Он пробудет дней с десять с нами. Представлялся государю и был принят очень благосклонно. Говорят, Александр Гурьев , сын министра назначен градоначальником в Одессу. Говорят, также, что Ланжерон едет к водам и что на его место наш Иван Никитич (Инзов – Н.М.)».
11 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцов уверен, что ему довольно месяца с два позаняться своими делами, прежде вступления в командование над корпусом».
12 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Сегодня должен у нас обедать Каподистрия и Воронцов; едет завтра в Белую Церковь. Ему государь дозволил еще месяца с два заняться устройством своих и отцовских дел, принял и отпустил его весьма благосклонно».
14 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцов сегодня непременно едет; я еще с ним не простился. Он мне дает свой бюст и жены его очень похожий. <…> Вечером милый Воронцов приехал с женой проститься».
15 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Кто на место Инзова – не знаю; <…> Воронцов вчера уехал».
26 июня 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцов пишет из Мюнхена, что совсем завелся домом. Шредер прислал ему славного повара, он нашел славного метрдотеля , и все устроено, как нельзя лучше; начинай уже давать обеды и веселить жителей Мюнхена. Этот не ударит лицом в грязь».
1 августа 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцова сын называется Александр, как увидишь из записки Н.М.Лонгинова. Если бы Бахметеву занять прежнее место, то б он его занял: я уверен, что он не воротится более в Бессарабию. Не известно еще Инзов, которому дано место Ланжерона на время его отсутствия (то есть, думаю, тоже навсегда) останется ли наместником в Бессарабии, или назначат другого. Поговаривают о Сабанееве , но это только слухи. Кажется, по крайней мере, на время отсутствия государя Инзов будет управлять и Бессарабиею».
И вот через восемь месяцев Н.М.Лонгинов 9 мая 1823 года написал С.Р.Воронцову в Лондон: «Новороссийский генерал-губернатор и полномочный наместник области Бессарабской» - так именуется во вчерашнем указе граф Михаил! Изо всех гражданских мест это единственное подходящее к положению графа как по значительности самой должности, так личным преимуществам для графа и по выгодам для дел домашних. Стоит взглянуть на карту России и на политическое и естественное положение этого обширного края, чтобы понять, какую великую и неисчислимую пользу может ему принести такой человек, как ваш сын, граф. Я повторю слова графа Кочубея , который писал ему, что если он может поздравить его с таким назначением, то еще больше поздравляет край с таким начальником. Дай Бог России по-больше подобных ему губернаторов; но, к сожалению, немногие страны могут похвастаться таким государственным человеком, который бы одновременно пользовался бы заслуженною общею известностью и был бы таким при этом вельможей. Я не нахожу, кого бы можно сравнить с ним в России. Бессарабия до сих пор управлялась отдельно от Новороссии, и графу Михаилу не хотелось присоединять ее к ней; но с другой стороны, если Бессарабия умножит его заботы и труды, то всё же это предпочтительнее для графа, чем иметь соседом какого-нибудь губернатора, который может мешать обширным намерениям такого человека, как граф Михаил, который в состоянии их выполнить, если будет единственным начальником всех рынков на Юге России и края, прилегающего к границе. Государь при этом назначении обошелся с графом Михаилом в высшей степени мягко, доказав, как он заботится о благе своего государства. Он многим говорил, что не нарадуется сделанному выбору, с которым его так справедливо поздравляют, как самый удачный для места такой важности» .
При этом М.С.Воронцов при назначении на должность сумел отстоять следующие условия: самостоятельный выбор места жительства и его последующее возможное изменение, свободу посещения (то есть без предварительного разрешения из Санкт-Петербурга) имения Белая Церковь, как и других своих имений, свободный выезд в Англию к отцу, и посещение Санкт-Петербурга в случае необходимости.
Обратимся вновь к письмам К.Я.Булгакова, который, рассказывая о праздновании своего дня рождения, сообщил, что 23 мая 1823 года: «…между прочим, и милейший Воронцов с графинею весь вечер у нас просидели <…> Воронцов третьего дня был в Царском Селе. Возвратясь, прислал мне записку, которая всех нас чрезвычайно обрадовала <…> По утру водил я Варлама к графу с благодарением и узнал от него, что государь без малейшего затруднения согласился дать его ему адъютантом и перевести в гвардию <…> Граф тоже выпросил себе Казначеева <…>. Бруни и Марини назначены к Воронцову: первый – для Бессарабских дел, а последний для иностранной переписки. Все трое в восхищении, да и есть от чего: приятнее начальника иметь нельзя».
1 июня 1823 года: «Три дня сряду я обедал у графа Воронцова и сегодня у него обедать буду на прощальном обеде. Завтра рано он едет в свое Мурино; возвратясь оттуда позавтракает и отправится в Царское Село, где намерен дня с два прожить и кончить много дел».
14 июля 1823 года: «Получил я премилое письмо от премилой Воронцовой. Она с мужем рассталась до начала будущего месяца. Граф теперь должен быть в Одессе, куда давно уже отправляю ему все пакеты».
15 августа 1823 года: «Воронцов очень рад ордену Святой Екатерины . Я от него получил письмо еще из Кишинева, и он на другой день выехал в Одессу. Пишет, что дел множество и минуты не имеет свободной. Легко верю» .
Эти кадровые перемещения не укрылись от внимания А.И.Тургенева, который писал П.А.Вяземскому в Москву: «Граф Воронцов сделан Новороссийским и Бессарабским генерал-губернатором. Не знаю еще, отойдет ли к нему бес арабский» .
На это П.А.Вяземский поинтересовался: «Говорили ли вы Воронцову о Пушкине? Непременно надобно бы ему взять его к себе. Похлопочите, добрые люди! Тем более, что Пушкин точно хочет остепениться, а скука и досада – плохие советники».
На это А.И.Тургенев сообщил П.А.Вяземскому следующее: «Я говорил с Нессельроде и с графом Воронцовым о Пушкине. Он берет его к себе от Инзова и будет употреблять, чтобы спасти его нравственность, а таланту даст досуг и силу развиться» .
15 июня 1823 года А.И.Тургенев конкретизировал написаное им П.А.Вяземскому ранее: «О Пушкине вот как было. Зная политику и опасения сильных мира сего, следовательно, и Воронцова, я не хотел говорить ему, а сказал Нессельроде в виде сомнения, у кого он должен быть: у Воронцова или Инзова? Граф Нессельроде утвердил первого, а я присоветовал ему сказать о сем Воронцову. Сказано – сделано. Я после и сам два раза говорил Воронцову, истолковал ему Пушкина и что нужно для его спасения. Кажется, это пойдет на лад. Меценат, климат, море, исторические воспоминания – все есть; за талантом дело не станет, лишь бы не захлебнулся. Впрочем, я одного боюсь: тебя послали в Варшаву, откуда тебя выслали; Батюшкова – в Италию – с ума сошел; что-то будет с Пушкиным?» .
Между тем, М.С.Ворнцов, принимая дела от И.Н.Инзова, нашел их в полном беспорядке. Н.М.Лонгинов по этому поводу писал: «Инзов самый плохой старик, ибо никогда не давал себе труда вникнуть в явные происшествия, только что вел обыкновенные бумаги». «Не могу вам описать всех тех мерзостей и беспорядков, которые тут мы нашли по всем частям. Законы - в бездействии, финансы – в запущении и бесчестности, народ – в угнетении; полиция и страсти деспотствуют; варварство на каждом шагу» .
В свою очередь И.Н.Инзов, был опечален расставанием с Пушкиным и впоследствии говорил Ф.Ф.Вигелю относительно этого: «Ведь я мог бы удержать его; он был прислан ко мне – попечителю, а не к бессарабскому наместнику» . Пушкину также было жаль расставаться с Кишиневым.
В 1812 году М.С.Воронцов сражался под Смоленском под командованием П.И.Багратиона, затем при Бородино на главном направлении атаки французских войск он сам командовал сводной гренадерской дивизией на Багратионовых флешах. Вечером (по окончании битвы) под его командованием из четырех тысяч человек осталось только тристо. Сам М.С.Воронцов был ранен штыком в рукопашном бою, и тем же вечером отбыл в тыл для лечения.
В Москве, увидя рядом со своим домом раненых солдат, он отдал им свои подводы для эвакуации в его имении Андреевское, где организовал госпиталь для лечения старших офицеров а также более 300 нижних чинов. Каждый день он лично обходил раненых и справлялся об их здоровье и нуждах. Ежедневные расходы на содержание госпиталя, которые М.С.Воронцов взял на себя, составляли 800 рублей, то есть равнялись годовому окладу коллежского секратеря. После излечения каждый солдат, перед отправкой в армию, или (по увечью) домой получал от графа новое обмундирование и 10 рублей на дорогу .
По возвращении в строй в 1813 году, М.С.Ворнцов получил под свое командование в Южной армии отдельный летучий отряд. Однако вскоре, в том же году, он был переведен в Северную армию, где принял участие в битвах под Денневицем и Лейпцигом. В кампанию 1814 года – при городе Краоне он блистательно выдержал сражение против самого Наполеона, за что 23 февраля того же года был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени.
При штурме Парижа он, командуя особым отрядом, с боями занял предместье Ла-Вилетт. Следует напомнить, что в то время в русской армии существовали телесные наказания. В конце XIX века Н.С.Маевский по этому поводу писал: «Наша победоносная армия, возвращаясь из-под Парижа, принесла оттуда много нового, в том числе и идей. Передовые люди, во главе которых можно назвать князя М.С.Воронцова, тогда еще графа, желали уже тогда отмены телесных наказаний и развития солдата посредством школы и возбуждения в нем честолюбия. Как всегда бывает при первом проявлении либеральных идей, староверы, составляющие сплошную массу, большинство всех против нескольких единиц, усиливают свои меры и приёмы и, думая восстановить их значение и достоинство в общественном мнении, лишь губят их окончательно. Так было и в настоящем случае: почти вся масса начальствующих лиц в армии напрягала все усилия, чтобы доказать, что всеми своими успехами, самою своей непобедимостью, русская армия обязана лишь телесным наказаниям, злоупотребление которыми превосходило всякое вероятие. Солдаты того времени, вспоминая о своей службе и сравнивая ее с настоящею, говорили: «Служили мы тогда, когда из десятерых девять убивали, а десятого на племя оставляли». <…> Как граф Воронцов был главою либералов, так главою этих живодеров был слишком известный, грустной памяти генерал Рот . <…> Граф Воронцов не довольствовался одними приказаниями; он разъяснял их командирам лично не только при свидании, но и письменно. Вот образчик такого письма:
«Ландштуль , 16 (28) июня 1815 г. Любезный Сергей Иванович ! Давно не писал к вам, ибо надеялся вас видеть здесь, где по прежнему плану нам должно было стоять несколько дней, но теперь перемена и мы идём, не дожидаясь вас до Нассау . – Посылаю к вам по экземпляру моих правил, выданных в дивизии. В рассуждении первого из них я уверен, что вы одного со мною мнения, и что знаете, как можно вести русского солдата амбициею. Но многие из ваших господ не верят и других хотят уверить, что это затеи новые и вредные и что без палок ничего не будет хорошего. На меня уже многие из старых мудрецов ваших нападают, а я думаю, что и ваш дивизионный, может быть, в том же числе, почему я бы не хотел, чтобы этот лист дошел до него и посылаю оный вам для любопытства и для вашего мнения. – Теперь у меня есть к вам просьбы: нас все пугают смотром государя; у нас плохо знают мелкие штуки парадные, как то: как держать шпаги, где стоять унтер-офицерам во взводах и подвзводах, где стоять барабанщикам и прочее. Не можете ли вы мне прислать на 3 или 4 дня офицера, который всё твёрдо узнал в Варшаве и моим полкам это показал. Вы бы меня весьма этим одолжили; чем скорее пришлёте его, тем лучше. Прощайте, любезный Сергей Иванович, верьте истинной моей к вам привязанности» .
Когда в 1815-1818 годах М.С.Воронцов стал командиром русского оккупационного корпуса во Франции, то он первым делом отменил телесные наказания, открыл ланкастерские школы обучения для солдат и младших офицеров. Перед выводом корпуса в Россию он приказал собрать все долговые расписки, выданные русскими военными местному населению. Сумма оказалась весьма значительной – около полутора миллионов рублей. Он оплатил ее из собственных средств, продав имение Круглое, полученное им ранее в наследство от родной тетки Екатерины Романовны Дашковой.
12 октября 1818 года в Мобеже был проведен войсковой смотр, на котором присутствовал император Александр I, а после был дан прощальный обед. 3 декабря 1818 года Н.М.Лонгинов писал в Лондон С.Р.Воронцову: «..смотр положил конец всем наветам более, чем когда-либо поднял доброе мнение о графе и это, конечно послужило к вящему смущению его клеветников <…> От моего брата , состоящего при генерале Удоме , я узнал, что почти все представления графа Михаила, остававшиеся у князя Волконского, уважены. В Мобеже я был свидетелем графа всего, что государь сделал для его подчиненных; поэтому могу себе представить, как он будет доволен настоящими наградами: это он считает как бы наивысшею наградою для самого себя» .
Действительно, по представлению графа М.С.Ворнцова все его офицеры получили испрашиваемые им знаки отличия, тогда как сам он вместо пожалования в генералы от инфантерии был награжден орденом Святого Владимира 1-й степени (13.10.1818).
К этому времени М.С.Воронцов обладал значительным количеством наград . В сложившихся в Мобеже обстоятельствах награждение очередным орденом оказалось не столько выражением благоволения, сколько проявлением недовольства со стороны Александра I стилем его командования оккупационным корпусом.
Это подтверждается письмами М.С.Воронцова, считавшего себя незаслуженно обойдённым по службе к графу Арсению Андреевичу Закревскому (1786-1865), в которых он писал: «Совесть меня ни в чем не упрекает, корпус поддерживал в течение трех лет и даже возвысил честь имени русского, притом корпус остался совершенно русским, не потерял ни в чем, ни привычек, ни обычаев своей родины; люди всем довольны, одеты, смертности так мало, что и примера тому никогда не было, беглых почти нет, суммы так сбережены, что при всем скудном положении от Канкрина и при богатом и полном удовольствовании всех чинов на будущий год, я представил слишком два с половиной миллиона экономии» .
Параллельно, по своим каналам, М.С.Воронцов попытался выяснить обстановку при дворе и о результатах сообщил графу А.А.Закревскому 2 декабря 1818 года, что М.П.Волконский просил государя произвести его в полные генералы, но получил отказ, на основании этого М.С.Воронцов сделал вывод: «Немилость идет, видно, свыше» .
Сочувствуя другу, граф А.А.Закревский ответил следующее: «Я желал совсем не того, что вы, по всей справедливости, заслуживаете. Но делать нечего; сим доказано, что не совсем вас любят, как по заслугам вашим следует. Плетью обуха не перешибешь» .
Но были и другие военначальники, которые считали, что по отношению к М.С.Воронцову император прав. К их числу относился Павел Дмитриевич Киселев, 22 февраля 1819 года назначенный начальником штаба 2-ой армии. Он, напротив, считал во всем виноватым самого М.С.Воронцова и писал А.А.Закревскому: «…Воронцов неправ во многом и, особенно, в том, что полагал геройством не скрывать пренебрежения ко всему, что свыше приходило, и порочить явно все постановления, которые по званию своему обязан был представить не на посмешище, но на уважение подчиненных своих, либо не служить! Я полагаю, что ты со мною согласен» .
Во всем этом М.С.Воронцов видел для себя только одну выгоду: «За одну личную милость я, - писал он 19 октября 1818 году А.А.Закревскому, - очень благодарен, а именно, что мне разрешено оставить корпус в Германии, когда почту приличным и ехать в отпуск, насколько захочу к батюшке. Потеряв кураж и ревность к службе, буду, по крайней мере, наслаждаться покоем между родными, далеко от зависти, от злобы и от забот» .
Ранее мы упомянули, что у М.С.Воронцов, была сестра Екатерина Семеновна (1783-1856), проживающая в Англии, в Уилтон-хаусе. Она заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько подробнее.
Напомним, что Катеньке (как ее звали домашние) было всего 10 месяцев, когда от чахотки умерла ее мать. Без материнской заботы девочка росла болезненной и слабой, это сильно беспокоило ее отца. Опасаясь русских морозов, он не стремился везти ее в Россию и дал ей в Англии хорошее образование. Она знала иностранные языки, классическую литературу, музыку, обладая прекрасным голосом, музицировала, составляя дуэт с Томасом Муром (Thomas Moore; 1779-1852) - поэтом-романтиком, издавшим в 1807 году сборник стихов под названием «Ирландские мелодии».
С.Р.Воронцов хлопотал о пожаловании ей фрейлинского шифра, который, благодаря содействию императрицы Марии Федоровны, был получен в 1797 году. При этом, испрашивая фрейлинское звание для дочери, Семен Романович писал императору Павлу I, что если бы эта милость была пожалована в период правления императрицы Екатерины II, он бы отказался, так как ему неприятно было бы сознавать, что его дочь стоит в одном ряду с племянницами Потемкина, чья репутация весьма сомнительна.
После воцарения на престоле императора Александра I С.Р.Воронцов вернулся в Россию и вместе с дочерью провел лето 1802 года в Павловске при дворе вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
По возвращении в Англию он начал активные поиски достойного жениха для своей дочери. Неожиданно для него Екатерина Семеновна приняла предложение сорокавосьмилетнего вдовца лорда Джорджа Августа Герберта 11-ого графа Пембрук и 8-ого графа Монтгомери (1759-1827; George Herbert, 11-th Earl of Pembroke),– дипломата, ранее отказавшегося от посольства в Россию, и от наместничества в Ирландии.
В первом браке (с 8 апреля 1787 года) лорд Пембрук был женат на своей двоюродной сестре Элизабет Боклер, скончавшийся в 1793 году. Столь близкое родство супругов не способствовало рождению здоровых наследников - из четырех детей в живых остались только двое: леди Диана Герберт (1790-1841) и Роберт Генри Герберт (1791-1862) – 12-ый граф Пембрук и 9-ый граф Монтгомери .
Смерть жены заставила Джорджа Герберта сосредоточить свои усилия на военной карьере, в чем он весьма преуспел: в 1802 году он был удостоен звания генерал-лейтенанта, в 1807 году стал полномочным представителем английской миссии в Австрии. Его вдовство, продолжавшееся одиннадцать лет, завершилось 25 января 1808 года свадьбой с фрейлиной графиней Екатериной Семеновной Воронцовой. Разрешение на их брак было получено от вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
Благодаря этому союзу двадцатичетырехлетняя графиня Воронцова, как леди Пембруг, заняла видное положение в высшем Лондонском свете. После бракосочетания ее семейная жизнь протекала тихо и счастливо. Она родила мужу сына и пятерых дочерей, которые впоследствии породнились с лучшими аристократическими семьями Англии.
Радуясь счастливой семейной жизни дочери, С.Р.Воронцов давно подумывал и о женитьбе сына. Он искал ему невесту в России и советовался со своими корреспондентами относительно возможных партий. В 1813 году Н.М.Лонгинов писал ему в Лондон: «Ваше сиятельство оказали мне однажды честь заговорить о женитьбе графа Михаила; я желаю этого более, чем кто-либо. Все его друзья разделяют наши пожелания, и никто лучше его не может быть отличным отцом семейства, дать счастие своей жене, произвести для родины лучших детей и потомков одной из прославнейших фамилий. Это побуждает меня говорить с вашим сиятельством напрямик. Здесь есть две невесты, которых я не знаю лично, но про них все отзываются очень хорошо. К красоте они присоединяют примерные нравы и образ действий; это – княжна Трубецкая из Москвы, дочь камергера и графиня Салтыкова, внучка фельдмаршала Николая Ивановича, дочь его слепого сына <…> Есть много и других достойных, но мое мнение, что эти две заслуживают предпочтения. Меня нельзя заподозрить в пристрастии, так как я не имею чести знать их лично. Если быть пристрастнее, то я желал бы его женить на графине Орловой, которую знаю достаточно. Она не обладает красотой, но приятна и к большому уму присоединяет отменный образ действий. Желаю этого брака единственно по причине, что никто лучше графа Михаила не сумеет использовать это громадное богатство» .
Итак, первой претенденткой в качестве возможной невесты для графа М.С.Воронцова Н.М.Лонгинов назвал княжну Елизавету Петровну Трубецкую (1796-1870-е гг.) – сестру Сергея Петровича Трубецкого (1790-1853) будущего несостоявшегося диктатора декабристов. В 1817 году она выйдет замуж за внучатого племянника светлейшего князя Г.А.Потемкина, последнего представителя этого рода – Сергея Павловича Потемкина (1787-1857). Супруги будут поддерживать дружеские отношения с А.С.Пушкиным и на свадьбе поэта Е.П.Потёмкина будет посаженной матерью со стороны жениха.
Второй претенденткой в качестве возможной невесты Н.М.Лонгинов назвал княжну Марию Дмитриевну Салтыкову (1795-1823) - внучку фельдмаршала светлейшего князя Николая Ивановича Салтыкова (1736-1816), который был воспитателем великих князей Александра и Константина. Отец предполагаемой невесты, хотя и был слеп от рождения, но это не помешало ему получить должность действительного камергера и быть женатым на Анне Николаевне Леонтьевой. В начале 1815 года Мария Дмитриевна заключит брачный союз с князем Николаем Дмитриевичем Долгоруким (1794-1847).
Но предпочтительнее всего, по мнению Н.М.Лонгинова, была бы женитьба на графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской (1785-1848) – единственной дочери графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского (1737 - 24 декабря 1807), который предчувствуя близкую кончину, спешил выдать ее замуж. В 1807 году Ф.В.Растопчин писал, что у А.Г.Орлова-Чесменского полон дом претендентов на дочь. Однако, Анна Алексеевна, хотя и была девушкой с богатым воображением, но ей не давали покоя два комплекса: болезненное осознание своей непривлекательности и мысль о корыстолюбии женихов. Вследствие этого она так и не вышла замуж, а свою нерастраченную душевную силу и огромное состояние направила на благотворительность и восстановление православных монастырей.
Таким образом, Н.М.Лонгинов предлагал С.Р.Воронцову весьма достойные партии. Причем делал это впоследствии неоднократно, поскольку М.С.Воронцов считался одним из лучших женихов России. Следует отметить, что и сам М.С.Воронцов подумывал о женитьбе. В переписке с А.П.Ермоловым он не раз упоминал понравившуюся ему в Польше женщину, не называя ее имени, он определял ее по характерологической черте – «Чёрные Глаза». Однако, ситуацию кардинально осложняло её замужество.
Образцом семейного счастья для М.С.Воронцова, по всей видимости, была семья его двоюродного брата Дмитрия Петровича Бутурлина (1763-1829), матерью которого была тетка М.С.Воронцова – Мария Романовна Воронцова, а его крестной матерью также была императрица Екатерина II, даровашая ему у купели чин сержанта гвардии. Поскольку родная мать Д.П.Бутурлина умерла, когда ему было всего два года, то воспитывался он в доме своего дяди–холостяка Александра Романовича Воронцова (будущего канцлера).
В 1785 году Д.П.Бутурлин несколько недель был адъютантом князя Г.А.Потемкина, а затем перевёлся в коллегию иностранных дел. Он был образован, зачитывался произведениями Вольтера и Руссо, несколько лет заведовал Эрмитажем.
В 1793 году он женился на своей троюродной сестре Анне Артемьевне Воронцовой (1777-1854), при этом его семейная жизнь сложилась удачно : в браке было рождено 9 детей. Поэтому обращение М.С.Воронцова к нему за советом относительно собственной женитьбы вполне объяснимо, как и та откровенность, с которой он вел переписку.
30 марта 1815 года М.С.Воронцов писал Дм.П.Бутурлину: «… я не помышляю ни о браке по расчёту, ни о браке, устроенном другими. Нужно, чтобы это случилось само по себе и, чтобы я полюбил и оценил человека, желающего добра мне. За одно или два пребывания в России в мирное время я смог бы найти то, что мне нужно, без спешки. Сердце мое совершенно свободно, и я желал бы только, чтобы это могло устроиться с первого раза, поскольку время не молодит: не будучи старым, я начинаю седеть. Это произошло и из-за жизни, которую я вел, но, тем не менее, это может не понравиться барышням, и они не захотят, может быть,иметь со мною дела» .
Действительно, высокий военный пост и служебные обязанности постоянно отвлекали М.С.Воронцова от устройства личной жизни, после решения о выводе оккупационного заграничного русского корпуса из Франции такая возможность ему представилась, и он посватался.
Относительно обстоятельств этого сватовства, М.С.Воронцов в своем дневнике написал кратко: «Сопроводив корпус до границы России, я вернулся в Париж в январе месяце 1819 года. Там я познакомился с графиней Лизой Браницкой и попросил ее руки у ее матери. Получив согласие в феврале, я отправился в Лондон к отцу, чтобы получить его благословение на брак…», которое было получено и тут становится странным то, что отец его остался доволен выбором сына и писал ему: «Так как я знаю вас основательно и так как я начал верить, что характер вашей избранницы таков, что она достойна вас, то я покину этот мир с уверенностью, что я оставляю моих дорогих детей Михаила и Катеньку полностью счастливыми. Счастье семьи зависит от характера супругов. Молодость и красота переходящи, а характеры неизменны» . Позицию С.Р. Воронцова трудно понять и объяснить, поскольку невеста сына - Елизавета Ксаверьнвна Браницкая - была дочерью племянницы Г.А.Потемкина, о нравственности которой С.Р.Воронцов ранее так сокрушался.
Тем не менее сватовство прошло без осложнений. Учитывая тот факт, что Елизавета Ксаверьевна была фрейлиной, то необходимо было получить согласие на ее брак от российских императриц, и С.Р.Воронцов обратился к ним с соответствующим прошением. Вдовствующая императрица Мария Федоровна ответила первой: «Вы спрашиваете у меня благословение и мое одобрение этого союза. И я даю его от всего сердца и с искренним удовлетворением. Молодая графиня соединяет все качества выдающегося характера, к которой присоединяются все прелести красоты и ума; она создана, чтобы сделать счастливым уважаемого человека, который соединяет с нею свою судьбу» .
Вскоре ответила императрица Елизавета Алексеевна: «Я с большим удовлетворением узнала о выборе графа Михаила. Это потому, что я знаю вашу невестку, радуюсь союзу, так хорошо подобранному, и который обещает счастье нескончаемое для обоих супругов. Получите, граф, мое чувствительное благословение. Удовлетворение, которое дает вам эта женитьба является для меня очень важным обстоятельством» .
Венчание новобрачных свершилось 20 апреля 1819 года в Париже в православной церкви. Свидетелем на свадьбе был английский фельдмаршал, победитель Наполеона при Ватерлоо (1815) Артур Уэлсли, 1-ый герцог Веллингтон (Arthur Wellesley, 1-st Duke of Wellington; 1769-1852). Все были уверены, что как для жениха, так и для невесты, это была удачная партия, и их брак должен быть счастливым, поскольку в материальном плане их состояния были равноценными и, по слухам, приданное невесты удвоило значительное состояние жениха.
Граф С.Р.Воронцов был более, чем удовлетворен выбором сына и писал 1 августа 1819 года генералу от инфантерии графу (с 1799 г.) Федору Васильевичу Растопчину (1763-1826): «Только что совершившийся брак моего милого Михаила довершил мое счастье, благодаря нраву его жены, столь открытому и сходному с характером Катеньки и лорда Пемброка, которые очень их полюбили. Это согласие между четырьмя детьми доставляет мне высокое наслаждение». 15 сентября того же года он вновь писал Ф.В.Ратопчину: «Отъезд Михаила и его жены, как вы легко можете себе представить, нас очень огорчает. Лиза овладела нашими сердцами; я расстаюсь с нею, как с дочерью, а Катенька и муж ее, как с сестрою; она много выигрывает при большем сближении с нею. Михаил – прямое сокровище в смысле всего благоразумного, доброго, высокого и благородного…»
Одновременно с женитьбой М.С.Воронцов принял решение подать в отставку и нашел в этом поддержку со стороны отца: «Вы, - писал С.Р.Воронцов сыну,- служили с усердием, с величайшей активностью в течение 19 лет, со счастием и одобрением; вы имеете право пожить для себя, для своей семьи, для устройства ваших дел, которые у вас не было времени устроить для приготовления подходящего жилища и для пользования, наконец, независимостью, которая является хорошим руководством для человека ваших понятий о чести и вашей возвышенной души» .
Однако обстоятельства складывались иначе. 12 ноября 1819 года Н.М.Лонгинов писал С.Р.Воронцову в Лондон: «На этой неделе графу Михаилу станет известно решение, положенное на его прошение о полном увольнении со службы. Государь отказал ему в этом, и насколько я мог разузнать на счет ответа Его Величества, это - ответ самый любезный, с предложением бессрочного отпуска, или же, без всякого отпуска, свобода жить, где ему хочется или путешествовать, и вообще делать, что ему угодно, так как государь не может примириться с мыслью не видеть в списке своих генералов такого достойного человека. Не знаю, на что решится граф Михаил; но, по-моему, ему следует настаивать на просьбе об отставке, на которую он решился не случайно, а по зрелом обсуждении» .
Действительно, как и предположил Н.М.Лонгинов, император Александр I, осознал, что отставка столь авторитетного в армии военачальника могла вызвать волну негодования среди подчиненных, поэтому, по его мнению, графа М.С.Воронцова следовало бы удержать на государственной службе. В связи с этим монарх пригласил графа в Санкт-Петербург, куда супруги Воронцовы прибыли в начале января 1820 года. Там их ожидал весьма неожиданный радушный прием: уже на третий день по прибытии они были удостоены высочайшего посещения их дома самим императором. В газетах был напечатан рескрипт о заслугах М.С.Воронцова, что означало явную благосклонность к нему Александра I.
Сам М.С.Воронцов 9 января 1820 писал А.А.Закревскому: «Государь меня принял милостиво и, ежели ему неприятно, чтобы я пошел в отставку, то я не пойду, но служить так же я не расположен и не гожусь, и потому воспользуюсь, я думаю, позволением быть и жить, где по здоровью и домашним обстоятельствам мне лучше». 20 января М.С.Воронцов сообщил А.А.Закревскому, что император предоставил ему отпуск длительностью в полтора года, а он со своей стороны выразил пожелание, чтобы следующее его место службы находилось в южных провинциях России.
Итак, в Петербурге М.С.Воронцов оказался в центре внимания высшего светского общества. Н.М.Лонгинов писал С.Р.Воронцову в Лондон: «Посещение государем супруги вашего сына на третий день по его возвращении возбудило здесь зависть между многими военными, жены которых не удостаивались подобной чести».
Но не только зависть омрачала семейную жизнь четы Воронцовых. 31 января 1820 года Елизавета Ксаверьевна родила дочь Екатерину, которая через несколько дней скончалась. М.С.Воронцов хоронил младенца один, еще неоправившейся от родов Елизавете Ксаверьевне не сразу сообщили о постигшем их семью горе.
В связи с этим, хотя 19 февраля М.С.Воронцов был назначен командующим 3-го пехотного полка, но по сложившимся семейным обстоятельствам он в должность не вступил.
Об этом 15 апреля 1820 года он писал С.И.Маевскому: «Любезный Сергей Иванович! Крайнее было для меня удовольствие узнать, что вы оба с Дунаевым произведены в генералы; радуюсь также, что Бог вас избавил от Рота . Я не так счастлив, и буду в одном корпусе с ним; но так как я приму корпус не прежде как через 15 месяцев или полтора года, то беда эта, по крайней мере, еще отдаленная». Комментируя этот фрагмент Н.С.Маевский (сын адресата письма) отметил: «Принимая в соображение, что граф Воронцов, скорее английский лорд, чем большой барин, был совершеннейший джентльмен и самый изящный царедворец, который и на словах употреблял лишь самые мягкие безобидные выражения, можно себе представить, чем была в действительности эта, грустной памяти армейская знаменитость, о которой даже осторожный Воронцов писал таким образом» . Так Н.С.Маевский противопоставил в письме двух антиподов – генерала Л.О.Рота и графа М.С.Воронцова.
Постепенно официальные приемы и петербургская светская жизнь (с января до конца июня 1820 года) захватила супругов Воронцовых. 16 апреля 1820 года на обеде у них был В.А.Жуковский, который в свое время воспел графа в своей балладе «Певец во стане русских воинов». К тому же М.С.Воронцов был страстным библиофилом, он с юности собирал книги, и во время пребывания во Франции пополнил свою библиотеку редкими изданиями сочинений Вольтера, Руссо, Монтескье и других классиков французской литературы. Помимо этого он унаследовал большую часть коллекций своих родственников, в том числе родной тётки – Екатерины Романовны Дашковой.
В.А.Жуковский, в разговоре с графом мог коснуться поэтических новинок. Речь могла зайти и о Пушкине, который в это время завершал работу над поэмой «Руслан и Людмила» , напомним, что в начале мая поэт был выслан из Петербурга на юг России.
Между тем, Воронцовы, как и планировалось ранее, в конце июня 1820 года покинули Петербург и направились в Лондон навестить С.Р. Воронцова. Они решили в полной мере воспользоваться предоставленным графу отпуском и не спешить с возвращением в Россию. Седует отметить, что сделали они это, как нельзя более кстати, так как 27 октября 1820 года Н.М.Лонгинов отправил С.Р. Воронцову в Лондон достаточно откровенное письмо, поскольку отправлял его по оказии и предварил его следующим замечанием: «Пользуясь отъездом сына доктора Симпсона, который берется передать вам этот пакет в сохранности, я повторяю в настоящем письме, что писал в том, которое осталось непосланным <…> Государь не любит графа Михаила и, как я полагаю, никогда не полюбит. Человек, выдающийся из общего уровня с твердыми началами, неуязвимый никакими оскорблениями, любимец солдат и в уважении у общества. Можно, право, подумать, что государь начинает завидовать своему подданному, как только видит его достоинства. Если я вам говорил о первом отличном приеме графа, то в нем нельзя было ему отказать никоим образом; что же касается до второго приема, то я отлично видел, что он (Александр I - Н.М.) милостив только для приличий; однако были дни, когда и этот прием возбудил во многих тревогу. Но дело не пошло далее, так как граф Михаил уехал по собственному желанию. То же самое повторится, хотя бы он десять раз приезжал сюда; но я должен признаться, что я, как вы, не без тревог на счёт времени, когда он вступит в командование корпусом».
Итак, супруги Воронцовы покинули Россию и на время обосновались в Англии. После потери первого ребенка 17 мая 1821 года у них родилась дочь Александрина (она скончалась 22 сентября 1830 года), а в июне 1822 года - сын Александр, который прожил всего год.
Однако вскоре, несмотря на обещанный бессрочный отпуск, император Александр стал настаивать на возвращении М.С.Воронцова в Петербург.
Постараемся восстановить ход событий по возвращения графа М.С.Ворнцова в столицу империи, основываясь на письмах Константина Яковлевича Булгакова (1782-1835) к брату А.Я.Булгакову. 1 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал. «Вчера вечером приехал Воронцов и был тотчас у меня, а я сейчас от него. Он совершенно здоров; я нахожу, что он помолодел, а также все мил и добр, как был. Он сам не знает, сколько времени пробудет здесь, а приехал только явиться и получить приказание, что ему делать. Он один здесь. Теперь поехал к Милорадовичу , а там будет ко мне. Он ожидает от Волконского из Царского Села ответ, когда ему явиться».
4 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «В субботу у меня милый Воронцов просидел часа три с лишним, рассказывал о своем заграничном житье, о путешествии и семейном благополучии. Вчера я у него обедал с Фонтонами ».
5 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «С Воронцовым часто вижусь. Он пробудет дней с десять с нами. Представлялся государю и был принят очень благосклонно. Говорят, Александр Гурьев , сын министра назначен градоначальником в Одессу. Говорят, также, что Ланжерон едет к водам и что на его место наш Иван Никитич (Инзов – Н.М.)».
11 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцов уверен, что ему довольно месяца с два позаняться своими делами, прежде вступления в командование над корпусом».
12 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Сегодня должен у нас обедать Каподистрия и Воронцов; едет завтра в Белую Церковь. Ему государь дозволил еще месяца с два заняться устройством своих и отцовских дел, принял и отпустил его весьма благосклонно».
14 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцов сегодня непременно едет; я еще с ним не простился. Он мне дает свой бюст и жены его очень похожий. <…> Вечером милый Воронцов приехал с женой проститься».
15 июля 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Кто на место Инзова – не знаю; <…> Воронцов вчера уехал».
26 июня 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцов пишет из Мюнхена, что совсем завелся домом. Шредер прислал ему славного повара, он нашел славного метрдотеля , и все устроено, как нельзя лучше; начинай уже давать обеды и веселить жителей Мюнхена. Этот не ударит лицом в грязь».
1 августа 1822 года К.Я.Булгаков писал: «Воронцова сын называется Александр, как увидишь из записки Н.М.Лонгинова. Если бы Бахметеву занять прежнее место, то б он его занял: я уверен, что он не воротится более в Бессарабию. Не известно еще Инзов, которому дано место Ланжерона на время его отсутствия (то есть, думаю, тоже навсегда) останется ли наместником в Бессарабии, или назначат другого. Поговаривают о Сабанееве , но это только слухи. Кажется, по крайней мере, на время отсутствия государя Инзов будет управлять и Бессарабиею».
И вот через восемь месяцев Н.М.Лонгинов 9 мая 1823 года написал С.Р.Воронцову в Лондон: «Новороссийский генерал-губернатор и полномочный наместник области Бессарабской» - так именуется во вчерашнем указе граф Михаил! Изо всех гражданских мест это единственное подходящее к положению графа как по значительности самой должности, так личным преимуществам для графа и по выгодам для дел домашних. Стоит взглянуть на карту России и на политическое и естественное положение этого обширного края, чтобы понять, какую великую и неисчислимую пользу может ему принести такой человек, как ваш сын, граф. Я повторю слова графа Кочубея , который писал ему, что если он может поздравить его с таким назначением, то еще больше поздравляет край с таким начальником. Дай Бог России по-больше подобных ему губернаторов; но, к сожалению, немногие страны могут похвастаться таким государственным человеком, который бы одновременно пользовался бы заслуженною общею известностью и был бы таким при этом вельможей. Я не нахожу, кого бы можно сравнить с ним в России. Бессарабия до сих пор управлялась отдельно от Новороссии, и графу Михаилу не хотелось присоединять ее к ней; но с другой стороны, если Бессарабия умножит его заботы и труды, то всё же это предпочтительнее для графа, чем иметь соседом какого-нибудь губернатора, который может мешать обширным намерениям такого человека, как граф Михаил, который в состоянии их выполнить, если будет единственным начальником всех рынков на Юге России и края, прилегающего к границе. Государь при этом назначении обошелся с графом Михаилом в высшей степени мягко, доказав, как он заботится о благе своего государства. Он многим говорил, что не нарадуется сделанному выбору, с которым его так справедливо поздравляют, как самый удачный для места такой важности» .
При этом М.С.Воронцов при назначении на должность сумел отстоять следующие условия: самостоятельный выбор места жительства и его последующее возможное изменение, свободу посещения (то есть без предварительного разрешения из Санкт-Петербурга) имения Белая Церковь, как и других своих имений, свободный выезд в Англию к отцу, и посещение Санкт-Петербурга в случае необходимости.
Обратимся вновь к письмам К.Я.Булгакова, который, рассказывая о праздновании своего дня рождения, сообщил, что 23 мая 1823 года: «…между прочим, и милейший Воронцов с графинею весь вечер у нас просидели <…> Воронцов третьего дня был в Царском Селе. Возвратясь, прислал мне записку, которая всех нас чрезвычайно обрадовала <…> По утру водил я Варлама к графу с благодарением и узнал от него, что государь без малейшего затруднения согласился дать его ему адъютантом и перевести в гвардию <…> Граф тоже выпросил себе Казначеева <…>. Бруни и Марини назначены к Воронцову: первый – для Бессарабских дел, а последний для иностранной переписки. Все трое в восхищении, да и есть от чего: приятнее начальника иметь нельзя».
1 июня 1823 года: «Три дня сряду я обедал у графа Воронцова и сегодня у него обедать буду на прощальном обеде. Завтра рано он едет в свое Мурино; возвратясь оттуда позавтракает и отправится в Царское Село, где намерен дня с два прожить и кончить много дел».
14 июля 1823 года: «Получил я премилое письмо от премилой Воронцовой. Она с мужем рассталась до начала будущего месяца. Граф теперь должен быть в Одессе, куда давно уже отправляю ему все пакеты».
15 августа 1823 года: «Воронцов очень рад ордену Святой Екатерины . Я от него получил письмо еще из Кишинева, и он на другой день выехал в Одессу. Пишет, что дел множество и минуты не имеет свободной. Легко верю» .
Эти кадровые перемещения не укрылись от внимания А.И.Тургенева, который писал П.А.Вяземскому в Москву: «Граф Воронцов сделан Новороссийским и Бессарабским генерал-губернатором. Не знаю еще, отойдет ли к нему бес арабский» .
На это П.А.Вяземский поинтересовался: «Говорили ли вы Воронцову о Пушкине? Непременно надобно бы ему взять его к себе. Похлопочите, добрые люди! Тем более, что Пушкин точно хочет остепениться, а скука и досада – плохие советники».
На это А.И.Тургенев сообщил П.А.Вяземскому следующее: «Я говорил с Нессельроде и с графом Воронцовым о Пушкине. Он берет его к себе от Инзова и будет употреблять, чтобы спасти его нравственность, а таланту даст досуг и силу развиться» .
15 июня 1823 года А.И.Тургенев конкретизировал написаное им П.А.Вяземскому ранее: «О Пушкине вот как было. Зная политику и опасения сильных мира сего, следовательно, и Воронцова, я не хотел говорить ему, а сказал Нессельроде в виде сомнения, у кого он должен быть: у Воронцова или Инзова? Граф Нессельроде утвердил первого, а я присоветовал ему сказать о сем Воронцову. Сказано – сделано. Я после и сам два раза говорил Воронцову, истолковал ему Пушкина и что нужно для его спасения. Кажется, это пойдет на лад. Меценат, климат, море, исторические воспоминания – все есть; за талантом дело не станет, лишь бы не захлебнулся. Впрочем, я одного боюсь: тебя послали в Варшаву, откуда тебя выслали; Батюшкова – в Италию – с ума сошел; что-то будет с Пушкиным?» .
Между тем, М.С.Ворнцов, принимая дела от И.Н.Инзова, нашел их в полном беспорядке. Н.М.Лонгинов по этому поводу писал: «Инзов самый плохой старик, ибо никогда не давал себе труда вникнуть в явные происшествия, только что вел обыкновенные бумаги». «Не могу вам описать всех тех мерзостей и беспорядков, которые тут мы нашли по всем частям. Законы - в бездействии, финансы – в запущении и бесчестности, народ – в угнетении; полиция и страсти деспотствуют; варварство на каждом шагу» .
В свою очередь И.Н.Инзов, был опечален расставанием с Пушкиным и впоследствии говорил Ф.Ф.Вигелю относительно этого: «Ведь я мог бы удержать его; он был прислан ко мне – попечителю, а не к бессарабскому наместнику» . Пушкину также было жаль расставаться с Кишиневым.